Мой дорогой друг читатель не ошибётся, если подумает, что китайское название в своем оригинале несколько пространно и неодносмысленно. В действительности, даже само имя мифического автора Хуан Ди остается предметом исследований и разногласий до сегодняшнего дня...

  В произведении, публикуемом на этом сайте  известное наименование, а именно иероглиф «Нэй» или слово «внутренний» переводится в соответствии с последними и наиболее авторитетными трактовками китайских ученых - специалистов по «Хуан-ди нэй цзин».  И прежде всего, хотелось бы внести ясность откуда и почему происходит этот термин, и что послужило мотивом для его интерпретации как «Тайный».

  Если обратиться к современным изданиям «Нэй-цзин» на китайском языке, то можно было бы сослаться на массу комментариев, авторы которых дают простое и не предвзятое объяснение названию трактата. В древней библиографии нумерация канонических текстов строилась по принципу «снизу-вверх», а то есть первое, или послужившее основанием для последующих книг, произведение оказывалось «внутри» (на глубине) по отношению к более поздним канонам. Иероглиф 内«Нэй», таким образом, указывал совсем не на предмет обсуждения, а всего-навсего на порядок частей в писании. С другой стороны, «внутренний канон» означал основу общей доктрины, представляя своего рода фундамент какого-либо учения. Поэтому, «нэй» 内 следует понимать как «первый», «главный», «основной», «глубинный»... В моей книге используется слово «тайный». Это отнюдь не является прямым и окончательным переводом, хотя и близко по значению к понятию «первый», «изначальный», а то есть скрытый под толщью последующего труда канон.

  Подобная формулировка была вызвана целью и особенностью самой книги. «Дверь жрицы» - работа, обращенная к истокам. Понятно, что лингвистически-научный, чисто механический перевод сделал бы ее слишком плоской, к тому же таких переводов уже предостаточно. Лингвистика - лишь одна грань образа, общая же картина - многогранна. Если мы хотим дойти до сути предмета, то изложение основ китайской медицины должно быть сопряжено с ее духовной осью, и с метафизическим смыслом самого исторического явления, которое, как очевидно, послужило основой целой культуры. Кроме того, древний канон, в переводе на другой язык, должен передавать (сохранять) и саму эмоциональную тональность, менталитет языка своего происхождения. А значит, он должен сохранить  и свою древнюю стилистику.

  Менталитет всех древних культур очень схож, и по способу выражения люди древности были куда более близки, чем это может показаться на первый взгляд. Например, если попытаться перевести классический китайский текст известного Дао-дэ цзин, и при этом соблюсти ритмику и то, что называется чувством самого языка, мы получим удивительную картину: поэтическая структура будет очень близка к древней эллинской литературе. Продолжая подобную идентификацию по словесности, мы найдем связь практически между всеми основными культурами древности. И существенным здесь является то, что во всех случаях эта Словесность была ритуальной.

  Но русская культура - не исключение. На основании того факта, что уходит корнями к древнеславянской традиции. И самое интересное, что исполнение древнего китайского текста, а именно Хуан-ди нэй-цзин, на старорусском - дает куда более живое и точное ощущение содержания, чем попытки передать смысл этого канона посредством перевода на официальный язык.

  Конечно, свести «изречения Хуан-ди» к чистому древнеславянскому языку было бы крайностью, но исключить старославянское звучание полностью, (как и староязычное звучание других культур), в рамках серьёзного многолетнего труда по изучении китайской лингвистики, китайской философии и медицины невозможно и ошибочно!

  Нужно принять во внимание хотя бы тот факт, что в Западно-Европейском мире само китайское слово «Цù», осталось непереведенным, а то есть не нашло фонетической адаптации в других языках. Верно ли это? Попытки дать термину (氣) Ци русское звучание, например, как это обязательно в отношении слов «мать», «отец», «сын» и т.д. и т.п., для современного синолога или китаеведа выглядят нелепо или, даже, антинаучно. Я уверен, что такой подход вызван ограниченностью стереотипами. И уж что, действительно, антинаучно для китаеведа так это то, что подобное понятие, обиходного характера по своей сути, 氣ци, - непереводимо, и более того, совершенно закрыто для непосвященных. Прожив достаточное время в Китае, каждый сможет убедиться, что слово «ци» используется довольно часто в повседневной жизни, не говоря уже о том, что «ци» является словом, вокруг которого строится вся китайская медицина. Любой «средний» китаец, пусть даже и не может дать обоснования «ци», но определенно понимает смысл этого слова на интуитивно-ассоциативном уровне. Например, как мы, русские, не вникая в этимологию, понимаем слова «кровь» или «кость». Здесь не идет речь о точных науках, таких как математика или физика, где возможна специальная терминология вроде «синуса» или «кванта», не требующая перевода. Мы говорим о сфере «Народного» творчества, в силу чего китайская медицина признана не как сугубо научная, а как традиционная. Термин «ци» остается непереведенным совсем не по объективным причинам, это - аберрация, допущенная через некомпетентность иностранных специалистов с одной стороны, и через национальный инстинкт «укрывания» Китайской Культуры, сформированный веками Китайской истории - с другой. Учение Древнего Китая, по прежнему, остается таинством. Оно «закрыто» не только для западного человека, но и, в большей степени, для современного Китая. Однако, это не дает никакого основания профанировать наследие, которое с полным правом можно отнести к общечеловеческим ценностям и достоянию культуры - мировой.

  Одной из особенностей канона «Дверь жрицы» является создание и введение русского слова «Ци» - ярица, Ярь. Разумеется само слово не ново, но в данном контексте оно обретает совершенно иной смысл. Учитывая, что субстанция ци, по своим свойствам, как теоретически, так и эмпирически близка к фотону, а то есть имеет природу света, логично предположить, что в русском языке должна возникнуть соответствующая ассоциация. Вместе с тем, с точки зрения этимологии, понятие ци очень глубинно, а значит должно затрагивать подсознательные речевые реакции, - уходить корнями к древнеславянскому мироощущению. Во-вторых, слово «ярь» (яркость, солнце, свет) по своему фонетическому строению близко к слову «кровь» - *изначально от слова «кроется» с общим корнем -кр-, (т.е. то, что внутри), это также немаловажно, потому что в китайской философии и медицине в частности, ци, вообще, очень близко к понятию «крови», и часто эти слова употребляются нераздельно: 血氣 «сюе-ци». Можно сказать, что ци - это и есть «кровь», но только эфирного плана,  - «Эфирная (но не жидкая) ткань, пронизывающая все мироздание». Поэтому, и идентичность словообразования для этих двух понятий в русском языке вполне резонна. Остается лишь добавить, что я ввожу новое слово, не претендуя ни на нововведения, ни на изобретательство, я всего-навсего выполняю свой долг переводчика. И думаю, что любой более или мене профессиональный переводчик поступил бы так же.

  Как я уже говорил, книга обращена к истоку. И основополагающим в ней является - достижение общей вершины, которое дает человеку не столько знания, сколько само состояние, позволяющее эти знания использовать. Ее тематику можно представить в виде пирамиды, все грани которой сходятся в единой точке. Первая грань - это методический анализ и перевод древнего текста; вторая - передача духовности, которой пронизано все учение китайской медицины; третья грань - это альтернатива, противопоставление существующей догматике, и более того, вызов китайской традиции, а вернее ее современной, и подчас, ложной  форме, в отношении иглоукалывания; четвертая сторона - поэтика, или сохранение жанра, а то есть соблюдение каноничности слова, и выведение русского варианта на уровень священного текста. Нэй-цзин справедливо считают «Китайской библией». Грандиозный вклад, - грандиозная доктрина, питающая истоки Китайской цивилизации - отразилась в «Посланиях Хуан-ди»; миру был явлен удивительный способ счастливого существования, и открыто особое переживание действительности. Поэтому в работе над книгой важным было - ухватить и запечатлеть то благодатное зерно, которое лежит в недрах грандиозности акта рождения Культуры!

  Но что же служит зерном канона Желтого императора?

  Говоря субъективно, этим семенем, как и семенем любого мифологического учения может быть нечто «трогающее душу», «озаряющее сердце», а то есть расширяющее горизонты сознания и обращающее к себе взоры множеств... Но, как правило, «свет истины» доходит до нас уже искажённо, и нам остается - либо отказаться от дальнейших попыток приобщения к миру мистики, либо встать на долгий и тернистый путь её постижения. По объективным соображениям, исток китайской медицины должен быть обоснован и подтверждён как своей практической ценностью, так и документально. Если же допустить, что в торжестве истины, наука и миф сольются во едино, то, наверно, мы придем к идеалу, когда и чувства и разум пребывают в гармонии... «Дверь Жрицы» не опирается (хотя и располагает, и имеет ввиду) на научные факты и изыскания, точно так же как не опирается на частные (хотя и принимает во внимание личный практический опыт) переживания и любого рода концепции. Книга являет собой лишь Подход: путь к постижению уже используемых форм традиции, опираясь на Чувство их внутренней сущности.

  С точки зрения этого пути, любые формы пусты, и вся внешняя канва доктрины второстепенна! Само же Чувство - исходит из интуиции. И я думаю, не стоит смущаться абстрактности подобного метода. Произведения Жюля Верна и Герберта Уэллса были проникнуты художественной интуицией, между тем, это не только не помешало просвещению, но и предвосхитило ряд научных открытий; произведения древних зиждутся на интуиции пророческой, и не только используются в реальной жизни, но и признаются наукой тысячелетия спустя. Критерием науки служит доказательство, критерием веры - любовь. Истинное зерно канона, как священного писания, - в наиболее одухотворённых и насыщающих любовью моментах.